13 августа, 2012

Большая Кавказская война (24)

Продолжение. Начало в № 5 за 2008 г.

Политика, которой мы следовали в Гурии, Мингрелии и Абхазии, не могла с тем же успехом примениться к соседней с Грузией области западного Закавказья – к Имеретии. Причины этого крылись главным образом в личности имеретинского царя Соломона II. Слабый, бесхарактерный, нерешительный Соломон был совершенно неспособен твердо управлять своим царством, хотя последнее, по выражению Гудовича, «такое малое, не составляющее и княжества, что кажется, недостойно называться царством и царь – царем, живущий по образу черкес».

Тем не менее Соломон имел исключительное представление о царской власти, не обладая, однако, ни единым качеством, необходимым для того, чтобы властвовать и повелевать. Безграмотный, без личных убеждений, он обыкновенно терялся в массе чужих мнений, проявляя всегда более малодушия, чем твердости. Лукавство было его политикой, трусливая хитрость – защитой. Успех или неудача одинаково заставляли терять голову. В роли победителя он был жесток, в тяжелых же обстоятельствах плакал, как ребенок, катался по земле, царапал себе лицо и выказывал явную неспособность принять какое-либо решение и еще менее – привести его в исполнение. Расчет заменялся у него упрямством, а интересы царства стушевывались перед капризами личного славолюбия и бесхарактерности.

Принимая в 1804 году наше подданство, Соломон руководствовался исключительно честолюбивыми планами. Он имел в виду свои давнишние счеты с Мингрелией, почему в просительных пунктах настаивал на том, чтобы русские войска по первому требованию являлись к нему на помощь и чтобы к Имеретии были присоединены соседние области – Лечхум и Рача. Наконец, придавая своему сану особенное значение, он вместо выдачи аманатов желал отправить в Петербург доверенное лицо в качестве посла.

Непреклонная воля и энергия Цицианова были, конечно, лучшей гарантией беспрекословной покорности многочисленных владетелей закавказских царств, княжеств и ханств. Но бакинское злодеяние сняло с них эту тяжелую руку, и едва распространилась по Закавказью весть о смерти Цицианова, как Соломон одним из первых резко изменил свое отношение к нам. Из покорного вассала он сразу же обратился в надменного азиатского владетеля. На предложение отправить депутатов в Петербург для принесения верноподданнической благодарности по поводу принятия Имеретии под высокое покровительство русского императора Соломон отвечал отказом.

Таким же образом отнесся он и к требованию о выдаче нам аманатов. Со своей стороны он настаивал на выводе нашего гарнизона из Кутаиса, говоря, что «не может быть там, где только русские войска есть». Не имея мужества лично объясниться с представителями русской власти, Соломон удалился из Кутаиса в замок Вар-цихе, расположенный среди недоступных лесов и болот.

Имеретия в то время представляла собой дикую страну, наполненную отрогами окружавших ее хребтов – Кавказского, Вахтанского и др. Дремучие леса, переплетенные ползучими растениями, мрачные ущелья, заваленные обломками скал, дикие стремнины с шумящими водопадами составляли обычный пейзаж царства Соломона. Здесь каждая пядь земли ничтожным числом защитников легко могла быть обращена в громадную вражескую могилу. Бедность страны и скудость средств ее содействовали бы гибели противника. Редкое население жило отдельными, далеко отстоявшими один от другого дворами. Масса башен, замков и монастырей, обнесенных массивными каменными стенами, венчала вершины неприступных скал и обращала всю страну в одну гигантскую крепость. Узкие дороги-тропинки между жилыми пунктами вились то по лесистым кручам, то по зыбким трясинам, пересекая множество горных речек, мгновенно вздувавшихся во время дождя или таяния снега в бурные, стремительные потоки. Только одни коренные жители Имеретии знали проходы в те мрачные трущобы, которыми изобиловала их дикая Отчизна.

Этими свойствами страны пользовался, как убежищем от нас, непокорный царь Соломон, переходивший из одного уединенного замка в другой с толпой приближенных к нему князей. Последние следовали за скитавшимся царем не по долгу верноподданных, не по чувству глубокой привязанности к нему, а потому, что за спиной ничтожного царя им открывался широкий простор для произвола, всякого рода насилий и грабежей, служивших собственному обогащению каждого из них.

Сам Соломон, бессильный привязать к себе своих подданных личными доблестями, старался достичь этого щедрыми подарками и главным образом потворством всякому своеволию и бесчинству. Понятно, что при таких условиях князья Имеретии предпочитали строгому русскому подданству распущенное царствование Соломона и старались внушить последнему необходимость отстаивать всеми мерами свою независимость.

Фото: СКВО, Андрей БОБРУН, Георгий МИНЕСАШВИЛИ

По этому поводу командовавший нашими войсками в Имеретии доносил: «Всех князей и дворянство внушать в царя противные мысли заставляет то, что народ сей пользуется теперь от него всем, что ему угодно, и царь удовлетворяет требование всякого, хотя иногда и поневоле; притом же окружающие Соломона, обвыкшие к своевольству и грабежам, страшатся и того, что царь, вступив в совершенное наше подданство, с исполнением обязанностей российскому императору, будет иметь от Его Величества во всех случаях защиту и поддержку, а они должны оставаться тогда без уважения царем, тем более что царь тогда окажется над ними сильнее и не будет иметь нужды удовлетворять желание всякого, как делает он теперь. Сверх того, всякому известно, что тогда сделанное каким бы то ни было князем убийство или грабеж наказуемо будет по справедливости и всякий виновник не останется без должного воздаяния. Сии причины недоброжелателей царя – князей и дворянство – вооружают к недопущению его до своих обязанностей, и народ сей, обвыкший к разным своевольствам, не хочет быть никогда ограничен в своих буянствах».

В ряду таких злых гениев Соломона особое значение имели князья Зураб Церетели и Леонидзе. Последний состоял ближайшим советником царя, пользовался неограниченным доверием его и был главным вдохновителем недоброжелательного отношения к нам царя Соломона, несмотря даже на то, что дочь Леонидзе была замужем за грузинским князем Меликовым, а сын воспитывался в тифлисском училище. Хитрый, пронырливый, испытавший всевозможные препятствия в своей бурной жизни, не раз изменявший царям Грузии и Имеретии, Леонидзе был человеком, особенно способным всецело завладеть слабохарактерным, малодушным, по-детски беспомощным Соломоном. Жадность же и корыстолюбие этого авантюриста находили теперь столь богатое удовлетворение, что Леонидзе всеми зависевшими от него средствами отстаивал существовавший в Имеретии порядок и более чем кто-либо другой противился полному подчинению нам царя Соломона, постоянно восстанавливая его против нас, и усиленно внушал не исполнять наших требований. Леонидзе открыто стоял на стороне наших недоброжелателей и как человек по преимуществу алчный не входил с нами ни в какие сделки, отлично понимая, что наши награды не заменят ему положения, которое он занимал при Соломоне, а ценность наших подарков никогда не достигнет той цифры, которую он мог получить путем грабежей, прикрытых именем царя Соломона.

Совершенно в иных отношениях к нам стоял сахлт-хуцес (министр двора) царя имеретинского – князь Зураб Церетели. Алчность развита была в нем не менее чем и в остальных князьях, окружавших Соломона. Но он превосходил всех своим непомерным честолюбием. Осыпанный милостями царя, облеченный особым доверием его, Церетели вошел в тайные сношения с нами в качестве лица, якобы сочувствовавшего низвержению Соломона. Хотя услуги сахлт-хуцеса и не были вполне бескорыстны, тем не менее не ради одной только алчности он оказывал их нам. Князь Зураб Церетели лелеял смелую надежду занять при нашей помощи место наследственного царя Имеретии – Соломона Арчиловича. Честолюбивая мечта эта хранилась им в строгой тайне, а так как с нашей стороны ему не давалось решительно никакого повода рассчитывать на имеретинский трон, то и услуги князя Церетели отличались поэтому большой сдержанностью и даже давали повод подозревать его в двойной службе – и нам, и царю Соломону.

На деле это действительно было так. Умный, хитрый, осторожный Зураб Церетели согласен был променять свое положение при царе Соломоне только на имеретинский трон и служил нам лишь до тех пор, пока имел на это надежду. Но как только последняя умалялась – Церетели тотчас переходил на сторону царя и поддерживал его всеми средствами, предпочитая видеть Имеретию в том положении, в каком она и была до сих пор. Имеретинский трон по твердому желанию сахлт-хуцеса должен был принадлежать или ему – князю Зурабу Церетели, или по-прежнему безличному царю Соломону.

Подобными же эгоистическими стремлениями были одушевлены и остальные князья Имеретии. Если бы окружающие царя Соломона и ближайшие советники его не были бы ослеплены безмерной алчностью и духом своеволия, они, конечно, видели бы ту пропасть, в которую влекли царя, а с ним и самих себя.

Но личные страсти князей Имеретии были сильнее лежавшего на них долга, и слабохарактерный Соломон, следовавший внушениям их и не имевший к тому же ясного представления о силе и могуществе России, становился к нам все в более и более резкие отношения. Этому немало содействовали слабость и неспособность командовавшего нашими войсками в Имеретии – генерала Рыкгофа, не сумевшего создать преданной нам партии, с помощью которой можно было влиять на имеретинцев и даже на самого Соломона.

Последний, стремясь восстановить свою независимость, возлагал большие надежды на помощь деятельных в то время противников наших – турок и беглых грузинских царевичей. Он поддерживал постоянные сношения с Селим-пашой ахалцыхским, посылал доверенных лиц к Баба-хану, вел переписку и даже устраивал свидания с царевичем Александром. В то же время прекратив личные сношения с нашими начальствующими лицами, Соломон высокомерно отвечал на письма их или же совсем не удостаивал ответом.

В период возникших у нас в 1806 году осложнений с Турцией в Имеретию явился посланец царевича Александра с целью склонить Соломона к восстанию и уговорить его действовать совместно с ахалцыхским пашой, который намеревался вторгнуться с наемными лезгинами в Карталинию. Соломон отнесся к этому предложению самым сочувственным образом: волновал Имеретию и соседние с ней области, собирал ополчения, заготовлял запасы продовольствия, портил дороги, по которым производилось сообщение Грузии с Мингрелией, и подготавливал нападение на наш кутаисский гарнизон.

Фото: СКВО, Андрей БОБРУН, Георгий МИНЕСАШВИЛИ

Столь явно недоброжелательное отношение к нам имеретинского царя не могло не обратить на себя нашего внимания, тем более что при таких условиях в случае войны с турками нам едва ли удалось бы сохранить Имеретию. Поэтому правитель Грузии – действительный статский советник Литвинов еще тогда полагал необходимым немедленно принять меры к удалению царя Соломона от управления Имеретией. Однако граф Гудович не был сторонником таких решительных мер и, не разделяя мнений Литвинова, предписал Рыкгофу тщательнее следить за поведением Соломона и только в случае явной измены арестовать его и отправить в Тифлис.

Как бы в ответе на это, Соломон ушел еще далее в глубь имеретинских трущоб и продолжал оттуда противиться нам с большим упрямством и смелостью. Разгром Гудовичем турецкой армии на берегах Арпачая в 1807 году и последовавшее вскоре перемирие с Портой отняли на время у царя Соломона надежду изгнать нас при помощи турок из Имеретии. Но вдруг он получил из Ахалцыха известие, что в силу статей заключенного нами с Турцией мира Имеретия якобы отходит к Порте Оттоманской. Известие это озадачило Соломона, и он с обычным ему недостатком личных мнений не знал, как отнестись к этому известию: с радостью или с тревогой. Однако ближайшие советники царя убедили его, что господство турок гораздо приятнее и выгоднее, нежели русских, и Соломон остановился на этом убеждении.

Напрасно Гудович уверял его, что мир с турками не был еще заключен и что Россия как победительница во всяком случае не имеет надобности делать туркам какие-либо уступки. Соломон стоял на своем и отвечал Гудовичу: «Сегодня явился к нам из Ахалцыха татарин, один из вернейших подданных Селим-паши, в качестве посланника и вестника, доставив письмо паши. По письму этому видно и на словах он объяснил, что при заключении мира мы достались султану, равно как и Крым, в Крым султан уже назначил хана. Сам паша пишет, что послы русского императора, французского императора и английского царя прибыли к сераскиру Юсуф-паше с тем, чтобы русские войска, находящиеся в Ганже, Шуше, Тифлисе, Имеретии и Кулеве, собрать вместе и из Дербента отправить в Россию».

Основываясь на подобных сведениях, Соломон объявил, что признает себя свободным от подданства России, и требовал удаления наших войск из Кутаиса. «Усердная моя просьба есть та, – писал он, – чтобы из Кутаиса вывести войска, дабы против воли нашей ничего противного не произошло, а ежели от отеческого вашего о нас благопопечения не получим удовлетворяющего мысль нашу ответа, то воля ваша». Вместе с тем Соломон удалил от себя князя Зураба Церетели, назначил вместо него Ростома Нижерадзе и, окружив себя людьми, отличавшимися особой ненавистью к России, продолжал сношения с Ахалцыхом и содержал в местечке Ачарах наемных лезгин.

При таких условиях самому графу Гудовичу пришлось наконец «признать надежнейшим средством для спокойствия и безопасности того края, также и войск, в оном расположенных, чтобы царя Соломона вовсе удалить от управления Имеретией». Но политические обстоятельства того времени вынуждали нас отложить упорядочение имеретинских дел до более благоприятной минуты. Пока же необходимо было по крайней мере усилить кутаисский гарнизон. С последней целью в январе 1808 года отправлен был туда из Грузии батальон 9-го егерского полка.

Мера эта привела Соломона в сильнейшее смятение. Полагая, что войска посланы в Имеретию с тем, чтобы насильственно лишить его царства, Соломон поспешно вызвал к себе Зураба Церетели и отправил его в Кутаис объявить нам, что «царь Имеретии Соломон, искренне раскаиваясь в прошлых своих заблуждениях, обещает быть верным подданным русского императора». Но как только от Соломона в залог его верности потребовали аманатов, так он снова удалился в глушь лесов к ахалцыхской границе и опять заговорил о возвращении ему Лечхума и выводе наших войск из Кутаиса.

В это время в Варцихе прибыл с богатыми подарками посланник ахалцыхского паши, предлагавший Соломону от имени султана перейти в подданство Турции и позволить турецким войскам занять Имеретию. Посол объяснил, что султан в несомненной надежде на согласие Соломона приготовил ему по обычаю фирман, саблю и шубу. Царь Имеретии придал посольству ахалцыхского паши столь важное значение, что на запрос наш по этому поводу отвечал с нескрываемым раздражением.

«Со стороны России, – писал он Рыкгофу, – мы сделались столь безнадежными насчет всякой милости и счастья, что уже столько времени ходатайствуем о неоставлении в нашем престольном городе Кутаисе и о предоставлении нам нашего дворца, но когда и эта просьба не исполнена, то как мы можем питать надежду на другую милость и счастье? Будучи так оставлены и доверяясь собственно вам, мы теряем счастье со всех других сторон; вы и словом, и письмом, и клятвою обещаете нам счастье, а на деле мы видим противное: земли нашего владения – Лечхум и крепости от нас отобрали и отдали Дадиани; Кутаиса и дворца не уступаете нам, и столько уже лет мы терпим с нашей фамилией, зимою и летом, пребывание в других местах и селах. Какое еще может быть унижение свыше этого?».

Почти четырехлетний опыт ясно показывал полную невозможность привести Соломона к должной покорности мерами кротости и уступчивостью. Дальнейшее потворство бесконечным претензиям имеретинского царя, бывшего игрушкой в руках окружавшей его толпы алчных интриганов, не соответствовало ни интересам, ни достоинству России. Поэтому император Александр Первый, разделяя уже установившееся мнение главнокомандующего графа Гудовича, повелел ему устранить царя Соломона от управления Имеретией и со всем семейством и царевичем Константином выслать на жительство в Россию. Взамен же царской власти образовать «временное правление Имеретинской области» из преданнейших нам князей и одного русского штаб-офицера из состава войск, находившихся в Имеретии.

Мера эта, понятно, не могла пройти без крупных осложнений. Устранить последние имелось в виду при помощи Зураба Церетели, которому, в пример населению всей Имеретии, за «испытанную преданность нам», высочайше пожалован был чин полковника с жалованьем по 1200 рублей в год. Вместе с тем генералу Рыкгофу поручено было «с тонким искусством» дать понять Зурабу Церетели, что за содействие нам в проведении нового порядка управления Имеретией ему будет предоставлено первое место во «временном областном управлении».

Однако такая перспектива далеко не удовлетворяла честолюбивых замыслов князя Церетели: слишком уж большая разница была между председательским креслом областного правления и имеретинским троном, о котором мечтал князь Зураб. Удалившись в свое имение, он поцеловал несколько раз доставленный ему туда рескрипт императора всероссийского и повел дело так, чтобы не возбуждая нашего подозрения, скорее содействовал Соломону, чем нам.

Единственное средство, которое могло бы сразу прекратить имеретинскую неурядицу, заключалось в удалении царя силой. Но силы этой не было в распоряжении Гудовича, по крайней мере в то время, когда приходилось уделять наибольшее внимание делам на наших границах с Турцией и Персией.

Оставалась еще возможность захватить Соломона при помощи кого-либо из его приближенных. Гудович остановился на этой идее и, воспользовавшись смертью генерала Рыкгофа, назначил командующим войсками в Имеретию генерал-майора князя Орбелиани как человека, близко знавшего условия того края и имевшего в нем влиятельные родственные связи.

Новому представителю наших интересов в западных областях Закавказья поручалось восстановить спокойствие в Имеретии и захватить непокорного нам ее царя – Соломона Второго. При этом князю Орбелиани рекомендовалось избегать употребления силы, а наоборот – действовать «самыми секретными пружинами», склоняя к содействию нам приближенных к царю лиц и особенно главнейшего из них – князя Зураба Церетели. Последнее, однако, оказалось почти неисполнимым вследствие старинной фамильной вражды, существовавшей между княжескими домами Церетели и Орбелиани, что упустил из виду фельдмаршал Гудович, приискивая наиболее подходящую замену генералу Рыкгофу.

По этой причине князь Орбелиани в своей миссии не только не встретил содействия со стороны Зураба Церетели, но наоборот – последний, решив по своим соображениям поддержать царя Соломона, не останавливался даже перед перспективой вызвать наконец с нашей стороны вооруженное воздействие. Побывав уже однажды в Петербурге в звании имеретинского посла, Зураб Церетели, конечно, знал, что такое Россия и чем неминуемо должна закончиться открытая борьба с ней Соломона. Тем не менее он, как и все окружавшие царя, возлагал большие надежды на исключительные географические условия Имеретии и на возможную поддержку со стороны Турции.

Прибыв в Кутаис, князь Орбелиани дал знать скитавшемуся по лесам царю Соломону о своем желании видеться с ним и лично передать ему письмо главнокомандующего – графа Гудовича. Но подозрительный Соломон долго не соглашался на это свидание. Опасаясь какой-нибудь измены, он ни сам не ехал к Орбелиани, ни его не допускал к себе. Наконец свидание состоялось на реке Квириле. Три дня князь Орбелиани объяснялся с Соломоном через разделявшую их реку и только на четвертый день получил разрешение под охраной сильного караула переправиться на противоположный берег. Но и здесь переговоры шли не более успешно.

Соломон категорически отказывался переехать в Кутаис, пока там будет наш гарнизон, а на предложение отправить депутатов в Петербург к высочайшему двору повторил свои требования, чтобы ему отдали, составили новые условия подданства и вывели войска из Кутаиса. «Тогда, – писал Соломон в ответе на переданное ему князем Орбелиани письмо Гудовича, – отправлю депутатов. Если же из моих просьб ни одна не будет исполнена, то мне невозможно служить России».

Таково было положение дел в Имеретии ко времени назначения на Кавказ генерала Тормасова.

Желая ознакомиться со взглядами нового главнокомандующего на дела Имеретии, царь Соломон по совету приближенных к нему лиц отправил князя Зураба Церетели к Тормасову с поручением убедить последнего в правильности своих претензий. Генерал Тормасов согласен был водворить порядок в Имеретии путем возможных и справедливых уступок ее царю. Но в то же время он не мог не признать претензий Соломона чрезмерными и несовместимыми ни с нашими интересами, ни с нашим достоинством. Поэтому новый главнокомандующий повторил князю Зурабу Церетели те же требования, которые предъявлялись и его предшественником – графом Гудовичем, напомнив при этом, что уже состоялось высочайшее соизволение на удаление царя Соломона из Имеретии.

Из приема, оказанного генералом Тормасовым князю Церетели, последний увидел, что не остается никакой надежды на осуществление его собственной честолюбивый мечты. Соломон должен был или беспрекословно покориться нам, или навсегда потерять свой трон. Как в том, так и в другом случае неизбежно наступал конец своеволию имеретинских князей. Им необходимо было в личных интересах как можно долее отстаивать царя. Но для более продолжительной борьбы с нами нужна была единодушная сплоченность вокруг Соломона всего населения Имеретии. И вот предательски-лукавый Зураб Церетели дал Тормасову совет обратиться с воззванием к духовенству, князьям и дворянам Имеретии, приглашая их, соединясь единодушным побуждением ко благу Имеретии, их отечества, убедить царя Соломона на неукоснительное исполнение им высочайшей воли и на предание себя в безмолвное повиновение государя императора.

Мера эта, по уверениям князя Зураба Церетели, должна была оказать самое существенное влияние на слабохарактерного царя Соломона. Тормасов согласился. Но посылая прокламацию князю Орбелиани, он предписывал обнародовать ее лишь после того, как Соломон откажется исполнить требования, выраженные в особом к нему письме главнокомандующего.

Передавая это письмо царю Соломону, князь Орбелиани получил от него обещание ответить через десять дней. Но срок этот прошел, а ответа не получалось. Тогда Орбелиани обнародовал прокламацию.

Действие это, как и следовало ожидать, было совершенно противоположно расчетам Тормасова и «вместо обращения народа к тому, чтобы дать внушение царю к непременному выполнению обязанности как подданного России, возымело совсем другой вид». Советники Соломона, в числе которых, несомненно, был и Зураб Церетели, внушили царю, что обнародованная прокламация «уничтожает власть его и что российское правительство, не считая его, царя, обратилось к подданным его с тем требованием, в котором от него настаивает».

Глубоко оскорбленный царь Соломон призвал к себе в глушь лесов всех имеретинских князей и толпы вооруженного народа и прямо обратился к ним с вопросом: желают ли они иметь его своим царем, и если да, то потерпят ли те притеснения и поношения, которые причиняют ему русские? Несмотря на личные качества Соломона, обаяние царской власти было все-таки настолько сильно в массе имеретинского народа, что последний тут же выразил своему царю полную преданность, и вооруженная толпа в несколько сот человек, с которой Соломон бродил до сего времени по лесам Имеретии, сразу выросла до шести тысяч.

Сделанная нами неловкость была очевидна. Но Тормасов, однако, не относил этого к себе. «О худом обороте, – писал он князю Орбелиани, – каковой приняло обнародование нами моего письма к имеретинскому духовенству и дворянам, я должен судить двояко: либо что письмо мое они поняли не в настоящей его силе, либо что, ваше сиятельство, до сих пор еще не приобрели себе никакой партии, через которую могли бы внушить, что мера сия признана российским начальством нужною с самым полезнейшим намерением для царя имеретинского и для самого народа и клонится отнюдь не к восстановлению имеретинцев против законного их владетеля, а для того единственно, чтобы народ привлечь к большей еще приверженности к царю, через убеждение его не отклоняться от священной воли Его Императорского Величества, а следовательно, и от ожидавшего его постоянного счастья. Убеждения эти были не что иное, как чистосердечное обнаружение их истинной преданности царю».

В заключение главнокомандующий высказывал естественное недоумение по поводу поведения князя Зураба Церетели. «Впрочем, я вижу также, – писал Тормасов, – чтобы и князь Зураб Церетели, по совету коего было написано сие письмо, старался дать оному между духовенством и князьями настоящее понятие о содержании его и преклонении их к правильному суждению».

Двуличие сахлт-хуцеса, по-видимому, начинало выясняться и самому генералу Тормасову. По всему было заметно, что удалить Соломона из Имеретии можно только силой, но при ограниченности войск наших успех мог быть достигнут не иначе, как при деятельном содействии нам влиятельных князей Имеретии. В этих видах Тормасов потребовал от князя Зураба Церетели письменного заявления о желании его содействовать удалению Соломона из Имеретии. Но хитрый сахлт-хуцес, в расчеты которого совершенно не входили такие планы, отвечал настолько уклончиво, что Тормасов почти окончательно убедился в полном нежелании князя Церетели оказывать нам энергичное содействие.

Не имея ни достаточного количества войск, ни безусловно преданных нам людей в самой Имеретии, главнокомандующему приходилось волей-неволей действовать на Соломона пока лишь силой убеждения, постепенно подготавливая тот момент, когда «северные орлы войдут в царство премудрого в древности Соломона».

Между тем царь Имеретии возобновил деятельные отношения с турками. Пользуясь тем, что находившиеся в Мингрелии войска наши были заняты осадой Поти, Соломон выехал на границу ахалцыхского пашалыка и имел здесь личное свидание с царевичем Александром. В то время как он отправил к паше своего ахалцыхского зятя – князя Малхаза Андроникова и князей Ростома Нижерадзе и Рачиса Эристова, которым поручил склонить Селим-пашу на совместные действия против наших войск, расположенных в Имеретии.

Столь же настойчиво возбуждал Соломон и эрзерумского сераскира Шериф-пашу оказать содействие осажденному гарнизону крепости Поти. В самой Имеретии агенты царя – Кайхосро Церетели, Сехния Цулукидзе и другие возбуждали почти поголовное восстание против нас. Они заключили союз с жителями Одиши и Лечхума, собрали в селении Апхалаури высшее имеретинское духовенство, князей, дворян и народ, привели их к присяге на верность царю Соломону и взяли с них клятву не давать нашим войскам «ни хлеба, ни воды, ничего не продавать и не впускать в свои селения».

Враждебное нам настроение народа не замедлило сказаться в самой резкой форме. 5 июля 1809 года толпа имеретин напала у деревни Кгудуани на небольшую команду донских казаков, возвращавшихся с квирильского моста в селение Сурам.

В конце сентября вооруженная партия под предводительством князя Ростома Церетели и двух беглых грузинских князей-преступников Левана и Дмитрия Абашидзе вторглась в пределы Карталинии и у селения Квеби напала на наш артиллерийский транспорт, шедший из Тифлиса в Поти под начальством прапорщика Севарсамидзе. Только благодаря особой стойкости немногочисленного прикрытия этого транспорта и подоспевшей выручке из Сурама удалось отбить нападавших имеретин.

В октябре при следовании из Мингрелии батальона 9-го егерского полка имеретинцы портили дороги, устраивали на пути батальона засеки, разрушали мосты и вооруженные толпы их постоянно следовали за колонной в безопасном, однако, расстоянии от нее.

Получив известие о движении к Поти трапезундского сераскира Шериф-паши, главнокомандующий двинул в Мингрелию два батальона Кавказского гренадерского полка под начальством полковника Симоновича. Последнему предписывалось прежде всего оказать поддержку нашим войскам, осаждавшим крепость Поти, пробившись к ним хотя бы силой оружия, а затем вернуться в Имертию и всеми силами водворить в ней порядок.

«Зная несколько уже раз испытанное усердие ваше к пользам службы Его Императорского Величества, – писал Тормасов Симоновичу, – и вашу опытность, я признал за нужное избрать вас к исполнению священной воли Государя Императора, мне предписанной, дабы решить судьбу имеретинского царя Соломона, закоснелого в непокорности и вредных замыслах против войск Его Императорского Величества, и навсегда удалить его из Имеретии, доставив в наши руки непременно какими бы то ни было мерами». При этом Симоновичу рекомендовалось, насколько возможно, действовать «с кротостью и без пролития крови нам единоверных», прибегая к вооруженной силе лишь в совершенно необходимых к тому случаях.

В помощь Симоновичу послан был в Имеретию зять Зураба Церетели – князь Тарханов, которого Тормасов рекомендовал как человека, «известного по преданности России и посвященного еще графом Гудовичем в тайны предположения нашего относительно Имеретии и владетеля ее». Симоновичу предписывалось действовать сообща с Тархановым и князем Зурабом Церетели и «по взаимному совету предпринимать решительное дело против известного вассала России, носящего имя премудрого Соломона». Вместе с этим, озабочиваясь беспрепятственным проходом кавказских гренадер через Имеретию, Тормасов послал царю Соломону письмо, в котором просил оказать полковнику Симоновичу возможное содействие. «К этому обязывает, ваше высочество, – писал Тормасов, – данная вами пред Богом присяга на вечную верность всемилостивейшему и великому нашему Государю Императору, также собственная безопасность и польза царства нашего». Но Соломон не только не оказал Симоновичу никакого содействия, но наоборот – явно старался затруднить движение его через Имеретию.

Выступив 23 октября 1809 года из урочища Али, кавказские гренадеры 5 ноября прибыли в Кутаис, преодолевая почти на каждом переходе воздвигнутые имеретинами препятствия в виде засек, перекопанных дорог, разрушенных мостов и т. п. У деревни же Нинезаври собрались под предводительством князя Койхосро Церетели вооруженные толпы имеретинцев, которые, однако, не отважились напасть на наших гренадеров. Простояв пять дней в Кутаисе, Симонович двинулся далее к Поти, куда и прибыл 16 ноября. Но так как к этому времени крепость была уже взята нашими войсками, то Симонович, исполняя предписание Тормасова, возвратился обратно в Кутаис и расположил свои войска частью – в горийском уезде, а частью – в деревнях, принадлежавших князю Зурабу Церетели.

В это время главнокомандующий, снисходя к просьбе генерал-майора Орбелиани, уволил его от командования нашими войсками, расположенными в Пририонском крае, и вместо него назначил полковника Симоновича. Извещая последнего об этом назначении, Тормасов присовокуплял, что «я никак не отступаю от прежнего плана, разве бы только при вашем усердии к службе вы предусмотрели, что никаким образом нельзя будет иметь в ваших руках царя Соломона, что последствия при открытых ваших действиях могут быть вредны для того края и что по обстоятельствам гораздо полезнее может быть признано, чтобы с главою царства примирившись, оставить его при прежнем управлении, но ограничив его сколько можно больше. Тогда может быть, я дам вам особые повеления, но никогда я не соглашусь на другие условия, как только, чтобы Соломон немедленно избрал местом своего пребывания Кутаис, дал бы по моему выбору депутатов, прислал бы в Тифлис аманатов по моему же назначению, выдал бы царевича Константина с его семейством и обязался бы на правилах, кои я ему предложу в дополнение прежде уже заключенного с ним трактата на вечное подданство всероссийской империи, никогда не отступать от сих правил и вести себя как прилично истинному верноподданному Его Императорского Величества».

Очевидно, главнокомандующий все еще не терял надежды ограничиться мирным улаживанием имеретинских дел. Но безрассудно упрямый Соломон решительно не хотел идти навстречу желаниям генерала Тормасова, и чаша терпения нашего вскоре была переполнена.

Продолжение следует.