7 августа, 2009

Штурм Ахульго

9 мая 1839 г. генерал Граббе обратился к подчиненным с приказом: «Вам знакомы уже, ребята, труды и неприятель, на которого я поведу вас. Одна сила оружия укротит или истребит этих нарушителей спокойствия как в горах, так и в самых границах наших. Пойдем, отыщем их в убежищах, которые они почитают неприступными. Откуда человек выходит – туда достигнет русский штык... Твердо полагаюсь на вас, господа начальники всех чинов, в строгом наблюдении за исполнением смысла сего приказа. Вы поведете умно и неустрашимо солдат, уже известных своей храбростью...».

ГОРНАЯ ТВЕРДЫНЯ

Что же представляла собой твердыня, которую предстояло брать русским войскам?

Аулы Старое и Новое Ахульго гнездились на двух огромных утесах, разделенных глубоким ущельем реки Ашильта и омываемых с трех сторон водами Андийского Койсу с совершенно отвесными каменистыми берегами. Площадки обоих утесов узкими перешейками соединялись с окружающими горами. К югу от Нового Ахульго возвышалась отдельная остроконечная вершина, увенчанная Сурхаевой башней, получившей свое название от имени строителя – Сурхай-кадия. Обрывистые берега Ашильты и Койсу были изрыты пещерами.

Сообщение между Старым и Новым Ахульго поддерживалось по узкому мосту, перекинутому над пропастью 50-метровой глубины в том месте, где утесы сближались друг с другом. Но пройти по нему было нельзя, не испытав головокружения.

Помимо того, что крепость Шамиля вполне обоснованно считалась почти неприступной благодаря самой природе, горцы весьма сильно укрепили ее искусственными сооружениями.

Два узких гребня, которыми оба Ахульго примыкали с юга к окрестным горам, перекрывались своего рода каменными фортами и глубокими рвами перед ними. В Новом Ахульго за передовой оборонительной башней имелось подобие бастиона – две каменные сакли с бойницами, соединенные крытой траншеей. Отсюда обороняющиеся могли вести фланговый и косоприцельный огонь по тому ограниченному пространству, на котором было возможно скопление штурмующих отрядов перед последним броском. От передовых оборонительных построек к тыловым частям утесов, где находились жилища горцев, вели крытые ходы сообщения.

Все сакли, построенные в Ахульго, были заглублены в каменистом грунте и умело укрыты за складками местности. Подступы к жилищам горцев защищали многочисленные заграждения в виде завалов из камней. Штурмующие в лучшем случае могли наблюдать лишь только стволы ружей и верхушки горских папах, в то время как мюриды обладали полной возможностью расстреливать идущих на приступ практически на выбор.

НАЧАЛО ОСАДЫ

21 мая 1839 г. войска генерал-лейтенанта Граббе выступили из крепости Внезапной. Замысел экспедиции предполагал взятие и полное разрушение Ахульго. До основного убежища Шамиля российскому отряду предстояло преодолеть по сложной горно-лесистой местности около 80 км. Марш прошел в непрерывных стычках с отрядами горцев. Самым значительным боевым эпизодом похода явился штурм и «истребление» аула Аргуани. В первой декаде июня русские подошли к Ахульго.

Подробная рекогносцировка главного опорного пункта врага, проведенная 13 июня 1839 г. генералом Граббе лично, показала, что штурм без длительной предварительной подготовки попросту невозможен. С этого дня российские войска принялись за планомерные осадные работы. Уже к 27 июня было построено шесть батарей, к ним проложили подъездные пути, прикрытые с обеих сторон турами с камнями, начато устройство спуска к рву перед Старым Ахульго и к укреплениям мюридов поведена двойная крытая сапа. Полукольцо блокады российских войск постоянно сжималось.

Вскоре генерал Граббе убедился, что ему не удалось полностью блокировать Ахульго. Как только российские войска в полном составе переправились на правый берег Андийского Койсу, имам сразу же восстановил переправу через реку и наладил связь с ближайшими горскими обществами (племенами), получая от них пополнение людьми и материальными средствами. Стало очевидным, что для успешного штурма необходима более плотная блокада Ахульго. Однако на тот момент времени сил и средств у Граббе на все явно не хватало. Для организации по всем правилам того времени осады недоставало орудий крупных калибров, инженерно-саперных подразделений, материалов и инструментов.

ВЗЯТИЕ СУРХАЕВОЙ БАШНИ

Подробно изучив местность, Павел Христианович убедился, что прежде всего надо овладеть Сурхаевой башней. Этот своеобразный форт по своему положению растягивал блокадную линию русских войск более чем на четыре километра. Башня располагалась на господствующей высоте, и благодаря этому обстоятельству осажденные могли держать под обстрелом практически все участки местности, на которых располагались российские войска.

Отступать мюридам Шамиля из аула Ахульго было некуда. Позади располагалась пропасть и река Андийское Койсу
Фото: СКВО

С рассветом 29 июня 1839 г. русские батареи открыли огонь по укреплению Сурхай-кадия, а уже в 9.00 батальоны Апшеронского и Куринского полков с трех сторон подошли к подошве горы и начали быстро карабкаться наверх. Крутизна подъема, по которому поднимались атакующие, превышала 45 градусов. Защитники башни обрушили на апшеронцев и куринцев град пуль и камней. Однако, несмотря на это, русские пехотинцы все-таки подобрались к самой вершине. Солдаты, подсаживая друг друга, отважно шли на приступ, однако каждый боец, показывавшийся над скалой, скатывался вниз с простреленной головой. Ожесточенный бой длился уже несколько часов. Рота сменяла роту.

Наконец, около 16.00 по приказанию Павла Граббе генерал-майор Лабынцев лично повел на штурм батальон Кабардинского полка. Но неимоверные усилия штурмующих оказались тщетными – Сурхаева башня устояла перед отчаянным натиском. С наступлением темноты войска получили приказ отступить с буквально залитого кровью и заваленного трупами утеса. Но и Шамиль к исходу дня лишился значительной части своих отборных воинов, а самое главное – наиболее преданного и талантливого помощника – Али-бека, которому ядром оторвало руку.

4 июля в 14.00 началось очередное бомбардирование башни. На этот раз огонь российских артиллеристов был значительно результативнее. Временами укрепление полностью скрывалась в пыли, а от его стен отлетали довольно значительные обломки. В это время двести добровольцев от Апшеронского, Кабардинского и Куринского полков собрались у подошвы горы и ожидали только сигнала, чтобы броситься на штурм. Солдаты были снабжены деревянными щитами, подбитыми войлоком, для прикрытия головы и груди от камней, сбрасываемых горцами.

Около 17.00, когда артподготовка нанесла сильные повреждения башне, прозвучал сигнал к атаке и добровольцы начали подниматься наверх. Среди них были лейб-гвардии Кирасирского полка поручик Мартынов (смертельно ранивший в 1841 г. на дуэли под Пятигорском Михаила Лермонтова) и Апшеронского полка прапорщик Евдокимов (впоследствии генерал-адъютант и граф, один из главных героев Большой Кавказской войны).

Однако молчавшая до сих пор башня ожила – на головы штурмующих вновь полетели бревна и камни, из бойниц был открыт шквальный огонь. Офицеры и солдаты во время очередного приступа, по свидетельствам очевидцев, вели себя геройски. Но повторились, по словам летописцев Кавказской войны, «все ужасы предыдущего штурма».

Генерал Граббе, щадя храбрецов, приказал им отойти на исходные позиции.

Снова заговорила русская артиллерия. От ее огня большая часть мюридов погибла под развалинами. К наступлению темноты ядра и гранаты образовали в стенах башни осыпь и даже некоторое подобие отлогого подъема. Российские бойцы бросились наверх и ворвались в укрепление – форт Сурхай-кадия пал.

На этом снимке видны пещеры, где укрывались последние защитники Ахульго.
Фото: СКВО

Этот момент стал переломным в ходе осады Ахульго. Теперь генерал Граббе мог сократить длину блокадной линии по правому берегу Койсу, сосредоточив все усилия против обоих замков Шамиля. Взятие Сурхаевой башни позволило значительно выдвинуть вперед артиллерийские батареи, что существенно повысило результативность огня русских пушек.

ПЕРВЫЙ ШТУРМ

Граббе решил овладеть Старым и Новым Ахульго 16 июля 1839 г. Генерал принял во внимание следующие обстоятельства. За последнее время русский отряд существенно усилился, в нем теперь было уже 13 батальонов пехоты и 30 орудий. Морально-психологическое состояние войск, невзирая на все трудности осады, оставалось очень высоким. Положение же отрядов Шамиля на двух раскаленных утесах, без мяса, дров для приготовления пищи, почти без воды, среди разлагающихся трупов, стало откровенно отчаянным.

В соответствии с замыслом Граббе войска были распределены по трем колоннам: первая – полковника барона Врангеля – предназначалась для атаки Нового Ахульго со стороны Сурхаевой башни. Вторая – направлялась по руслу реки Ашильты для блокирования сообщения между обоими утесами. Третья колонна была выделена для демонстративной атаки Старого Ахульго и в случае успеха остальных подразделений должна была овладеть аулом.

С рассветом 16 июля все артиллерийские батареи открыли сильнейший огонь по укреплениям горцев. В 18.00 русские батальоны двинулись на приступ. Главный удар наносила колонна барона Врангеля. Под шквальным огнем мюридов Шамиля убитые и раненые солдаты падали шеренгами, но, воодушевляемые личным примером командиров, стремились вперед. Буквально в несколько минут русские были уже во рву и затем ворвались в укрепление. После кровопролитной рукопашной схватки боковые башни были взяты. Горцы защищались с редким упорством – вместе с мюридами дрались даже женщины, переодетые в черкески.

Внезапно среди штурмующих произошла досадная заминка. Вдохновленные героизмом своего передового батальона, остальные подразделения князя Варшавского полка бросились к ним на усиление раньше, чем следовало. В результате на узком перешейке столпилось около 1500 солдат и офицеров, представлявших собой прекрасную мишень для стрелков Шамиля.

Мюриды, воспользовавшиеся такой благоприятной для них возможностью, из множества бойниц и завалов обрушили на штурмующих град пуль. Неся огромные потери от огня противника, батальоны рванулись было вперед, но за небольшой площадкой оказался второй глубокий ров, находившийся под перекрестным огнем из двух скрытых капониров.

Положение русских стало катастрофическим. Узкий путь для возможного отхода был завален множеством убитых и раненых. Укрыться от выстрелов врага не представлялось возможным – саперы не могли втащить для защиты пехоты от прицельного ружейного огня ни одного тура.

К довершению всего российские подразделения практически оказались без офицеров. Храбрый барон Врангель был тяжело ранен, остальные командиры либо погибли, либо также были ранены. Некоторые в неимоверной толкотне даже оказались сброшены с гор в пропасть. Любые другие войска вряд ли выдержали бы подобное испытание.

Неизвестно, как в такой тяжелой обстановке повели себя даже обстрелянные и опытные части. По свидетельствам очевидцев, батальоны князя Варшавского полка под страшным огнем мюридов, не трогаясь с места, простояли до темноты.

С наступлением ночи, свидетельствуют очевидцы штурма, был получен приказ Граббе на отход. Подобрав раненых и тела убитых товарищей, измученные боем, озлобленные неудачей войска молча отступили за нижний гребень.

Продолжать штурм на следующий день батальоны князя Варшавского полка были уже не в состоянии. В других двух колоннах до решительного столкновения дело не дошло. Урон российского отряда был на этот раз очень велик: убито 7 офицеров и 153 солдата, ранены 31 офицер и 580 солдат.

ПЕРЕГОВОРЫ

Пока не было плотной блокады, имам еще мог получать подмогу от остальных горских обществ. Но теперь от продолжительной осады защитники крепости тяжко страдали. В Ахульго скопилось много больных и раненых, возникла эпидемия оспы. В результате падения Сурхаевой башни и первого штурма 16 июля Шамиль понес немалые потери, но отнюдь не пал духом.

С другой стороны, вследствие продолжительной стоянки на одном месте, где воздух был отравлен гниением трупов и царил нескончаемый удушливый зной, значительно возросла заболеваемость среди личного состава российских войск. Это, конечно, не в лучшую сторону влияло на их боеспособность.

К этому периоду относятся и первые попытки переговоров. Шамиль предвидел неизбежный конец. Имам старался установить контакты с Павлом Граббе. Вначале такие попытки предпринимались через Джамала Черкеевского. Но генерал дал категорический ответ, что переговоры могут быть допущены только в том случае, если Шамиль действительно намерен покориться России и подкрепит искренность своих обещаний выдачей в заложники своего сына. Но имам не соглашался на подобные условия.

Первый этап переговоров закончился безрезультатно: Граббе смотрел на Шамиля как на бунтовщика и разбойника, имам же видел себя в роли предводителя одной из воюющих сторон. «Консультации», сопровождавшиеся непрерывной стрельбой, длились четыре дня, но не привели ни к чему.

Обнаружив, что перемирие служит горцам лишь для исправления поврежденных укреплений, Павел Граббе приказал объявить Шамилю, что если он к вечеру 16 августа не выдаст сына, то русские войска на следующий день будут вновь штурмовать Ахульго.

ВТОРОЙ ШТУРМ И НОВЫЕ ПЕРЕГОВОРЫ

В В этот раз было решено идти на приступ с рассветом 17 августа 1839 г. К тому времени Ахульго было обложено уже со всех сторон. Для атаки вновь сформировались три штурмовые колонны. Едва солнечные лучи скользнули по вершинам ахульгинских утесов, загрохотали все российские пушки. Батальон Куринского полка прошел по крытой галерее и быстро начал подниматься на скалу, несмотря на град камней и пуль.

Отчаянное мужество мюридов, засевших в передовом укреплении под начальством самого Сурхай-кадия, не могло остановить российских бойцов. Офицеры находились во главе штурмующих подразделений. Горцы с диким отчаянием врывались в боевые порядки российских войск и погибали на штыках или же умирали в разрушаемых саклях.

Кровопролитный бой за обладание этим ключевым пунктом неприятельской позиции, всю важность которого отлично сознавал враг, длился до полудня. Из мюридов уцелели лишь немногие, был убит и сам Сурхай-кадий. Этот успех позволил куринцам закрепиться в непосредственной близости от Нового Ахульго.

Уже начал прорисовываться общий успех штурма. Теряя надежду отстоять Ахульго, Шамиль в 13.00 выставил белый флаг. Когда стрельба с российской стороны утихла, имам немедленно выслал к генералу Граббе в заложники своего любимого старшего сына Джамал-Эддина.

Однако к тому времени и у российских войск не было никакой возможности продолжать приступ. Батальоны находились в бою уже свыше шести часов. День выдался очень жарким, и бойцы практически выбились из сил. Тем более что по условиям местности атакующие подразделения не удавалось сменить свежими частями.

Таким образом, продолжение приступа, несмотря на наметившийся успех, стоило бы русскому отряду огромных потерь. Принимая во внимание эти обстоятельства, Павел Граббе приостановил штурм и продиктовал имаму свои прежние условия капитуляции.

Но Шамиль, как и раньше, не соглашался с генералом в главном – он просил себе разрешения жить в горах, а сыну, уже отданному в заложники, – в Черкее. Переговоры затягивались. Тогда русский командующий, озабоченный скорым наступлением дождливой и холодной осени, решил не терять драгоценного времени и во что бы то ни стало в ближайшее время овладеть Ахульго.

ТРЕТИЙ ШТУРМ

На рассвете 21 августа приступ возобновился. Батальон кабардинцев штурмовал своеобразный горский бастион (две заглубленные сакли, соединенные крытой траншеей), обороняемый наибом Ахверды-Магомой. Вскоре левая сакля была взята, правая же отбила все атаки. Ночью русские саперы высекли галерею в сплошной глыбе камня и заложили фугас. Взрыв разрушил саклю, все ее защитники погибли под развалинами или пали под штыками ожесточенных упорным сопротивлением солдат.

Река Ашильта делила Старое и Новое Ахульго на две части. В условиях подобной местности русские войска, на оснащении которых в те времена состояли гладкоствольные ружья с ударными кремневыми замками и холодное оружие, воевали без специального горного снаряжения, одежды и обуви
Фото: СКВО

С рассветом 22 августа была замечена суматоха в Новом Ахульго. Женщины и дети поспешно уходили в старый замок, унося все свое имущество. Этим тотчас воспользовался Граббе. Он приказал войскам перейти в наступление. Русские солдаты бросились к аулу, сметая группы горцев, изумленных неожиданным натиском. Очистив все траншеи и завалы от противника, войска ворвались в Старое Ахульго. Первым был унтер-офицер Куринского полка Костенецкий, бывший студент Московского университета, направленный на Кавказ для «искупления грехов».

Но в самом ауле разгорелись ожесточенные схватки. Даже горские женщины сражались с полным самоотречением, бросаясь порой без всякого оружия на штыки русских пехотинцев. Однако вскоре сопротивление горцев было сломлено, и они бросились бежать в ущелье Ашильты и пещеры. Лишь 200 самых отчаянных мюридов, окруженных со всех сторон, заперлись в саклях и продолжали отстреливаться. Бой разбился на отдельные рукопашные единоборства, и к полудню в Новом Ахульго не осталось ни одного живого защитника.

В то время, когда на Новом Ахульго побоище уже достигло пика, по приказанию генерала Граббе батальон апшеронцев пошел на приступ Старого Ахульго. Апшеронцы, воодушевленные успехом своих товарищей, не дали врагу опомниться.

Горцы, сосредоточив все внимание на происходившем в новом замке, не ожидали столь стремительного рывка русских солдат. Противник заметил голову колонны только тогда, когда она уже поднялась на утес. Мюриды встретили штурмующих ружейным залпом, но уже было поздно. Апшеронцы стремительно ворвались в Старое Ахульго и опрокинули горцев штыками. Часть гарнизона сложила оружие, однако около 600 сподвижников Шамиля продолжали с ожесточением защищаться. После прибытия частей из Нового Ахульго и длительного боя они были истреблены до последнего человека.

В два часа дня 22 августа над обоими Ахульго развивались русские знамена.

Потери неприятеля летописцами Кавказской войны оценивались как огромные. В Старом и Новом Ахульго после штурма было обнаружено более 1000 трупов мюридов, причем считается, что много тел убитых горцев унесла быстрая Койсу. В плену оказалось до 900 человек, по большей части – стариков, женщин и детей. Утраты российских войск в боях 21 и 22 августа были тоже значительны: 6 офицеров и 150 солдат погибли, 16 офицеров и 494 нижних чина получили ранения.

23 августа отряд генерала Граббе приступил к окончательной «зачистке» Старого и Нового Ахульго. Мелкие, но необычайно упорные боестолкновения продолжались еще целую неделю. Женщины и дети с кинжалами и камнями в исступлении бросались на штыки или, потеряв последнюю надежду избежать плена живыми, кидались в пропасть. Матери собственными руками убивали детей, чтобы они не доставались русским. Особенно больших трудов стоило выбить горцев из пещер, вырытых в отвесном берегу Койсу. Солдаты, чтобы добраться до засевших там мюридов, спускались в их последние убежища на веревках. К 29 августа сопротивление остаточных групп горцев было окончательно подавлено.

Однако Шамиля не нашли ни среди убитых, ни среди пленных. Позже выяснилось, что, скрывшись в одной из пещер, имам в первом часу ночи 23 августа пустил по Койсу плот, по которому немедленно открыли огонь русские сторожевые посты, а сам Шамиль с семьей и несколькими мюридами направился по скалам в Гимры.

Имам был ранен, так же как один из его родственников и малолетний сын, которого мать несла на спине. К рассвету беглецы добрались до слияния Андийского Койсу с Аварским и, переправившись, направились в Салатау, а затем в Чечню.

Так кончилась осада Ахульго, составляющая одну из блистательнейших страниц истории русской Кавказской армии. Генерал-адъютант Граббе от души благодарил войска за их подвиги.

В приказе Павел Христианович отмечал:

«...Господа генералы, штаб и обер-офицеры и вы, все нижние чины отряда! Вы совершили подвиг необыкновенный, достойно увенчавший ряд успехов этой экспедиции... Я знал вас, когда при начале действий приказом объявил, что не признаю с вами ничего недоступного и неодолимого. Я всего от вас требовал, потому что всегда надеялся, – и вы все оправдали. Благодарю вас».

Наиболее отличившиеся офицеры, унтер-офицеры, рядовые были удостоены боевых наград империи, всех участников похода отметили специально учрежденной медалью «За взятие штурмом Ахульго» на Георгиевской ленте. Полки – Апшеронский, Куринский, Навагинский были награждены георгиевскими знаменами.

И КАКОВ РЕЗУЛЬТАТ?

За время 80-дневной осады Ахульго отряд генерала Граббе потерял убитыми, ранеными, пропавшими без вести 150 офицеров и 2919 нижних чинов. Войска были крайне утомлены. В некоторых батальонах осталось не более 200 штыков. Обмундирование и предметы снаряжения были совершенно изношены. 30 августа 1839 г. после благодарственного молебна отряд выступил из-под Ахульго и двинулся через Унцукуль на Гимры.

По свидетельствам современников, падение Ахульго, считавшегося у горцев неприступной крепостью, повергло в ужас приверженцев имама в горах Дагестана и в лесах Чечни. Когда батальоны генерала Граббе проходили через один из значительнейших аулов Дагестана Унцукуль, то войскам, отмечают очевидцы, пришлось выслушать немало выражений удивления и одобрения – даже от горских женщин и детей.

В наступившей эйфории о Шамиле все забыли. Да и что о нем было вспоминать: ведь он лишился всех своих самых лучших воинов, его сильнейшая крепость, надежнейший оплот – Ахульго – лежала в руинах.

Только один император Николай I, внимательно вникавший в ход Большой Кавказской войны, на донесении генерал-адъютанта Граббе о падении Ахульго и бегстве Шамиля написал пророческую резолюцию: «Прекрасно, но жаль, что Шамиль ушел, и признаюсь, что опасаюсь новых его козней...».

Самодержец, как оказалось, был прав. Не прошло и года, как самый опасный и непримиримый враг России на Кавказе вновь собрал силы для борьбы.

ОБЩИЙ ИТОГ

В конце 1830-х, как и в начале 1840-х гг., российские военные действия на восточном Кавказе не имели ни общего ясно очерченного плана, ни правильной системы; и только операции на западной прибрежной по-лосе края происходили до известной степени системати-чески и достигали возможных и определенных результатов.

Франц Рубо. Штурм аула Ахульго. Панорама, ныне хранящаяся в Махачкале.

Хотя экспедиции российских войск на восточной окраине и были по большей части удачны и замечательны по своей предприимчивости, блестящим схваткам и трудностям свыше человеческих сил, выпадавшим обыкновенно на долю кавказского солдата, но внешний успех их не всегда соответствовал сущности дела.

Разгромив несколько партий, уничтожив много аулов и хуторов, заручившись аманатами и массою присяжных листов, российские военачальники считали покорение законченным, а горские клятвы навеки нерушимыми.

Но лишь только от глаз горцев скрывался последний штык русского арьергарда – все клятвы и уверения разлетались как дым, разоренные аулы, благодаря незатейливости гор-ской архитектуры, вырастали вновь, и свободное, воинствен-ное население ожидало лишь случая, чтобы приняться за преж-нее свое ремесло – разбои и грабежи.

Это опять вынуждало российские войска отправляться к горцам для наказания и привлечения к новой, еще более ненадежной покорности, и таким образом из года в год ограничиваться одними лишь набе-гами и урывчатыми нападениями.

Естественно, что при таком порядке, у российских военачальников неизбежно ускользала идея о строгой системе, и в военных предположениях на каждый год проводилась и прочно утверждалась одна только мысль – так сказать, о визитах в горские общества. Хотя она была прямым заблуждением, но, в оправдание себя, мо-гла выставить на виде всем и каждому тогдашнее положение края и наше собственное, исключительность кавказской войны, а главное – понятия горцев, которые у них совер-шенно расходились с нашими взглядами на покорность: мы требовали той покорности, которая безусловно связана с тишиною и спокойствием в горах, а также с неприкосно-венностью наших границ и мирного населения; горцы же были уверены, что, для выражения их покорности нам, совершенно достаточно аманатов и относительного спокойствия лишь целых обществ, а что касается до хищнических покушений отдельных лиц или партий, то это, по их мнению, не могло и не должно было служить поводом для наших претензий.

Это несходство воззрений и порож-дало столь долгое время большую часть столкно-вений российских войск с непокорными племенами, остававшихся на восточном Кавказе без всяких веских результатов, и отдаляло или, лучше сказать, затушевывало ту идею, которая со второй половины 1840-х гг. стала постепенно и прочно укладываться в основание нашей долголетней войны.